La Revue des Ressources
Accueil > Champ critique > Interventions > Appel au pouvoir russe : libérez Nadejda Tolokonnikova, démantelez les camps (…)

Appel au pouvoir russe : libérez Nadejda Tolokonnikova, démantelez les camps de travail ! 

mercredi 25 septembre 2013, par Laurent Margantin, Robin Hunzinger

Actuellement, 47.000 à 59.000 femmes sont détenues (sur un total de 727.000 prisonniers) dans 46 camps en Russie. Dans un de ces camps en Mordovie se trouve internée Nadejda Tolokonnikova qui, suite à une comédie de procès, a été condamnée à deux ans de camp pour "hooliganisme" et "vandalisme motivé par la haine religieuse" après avoir chanté une "prière punk" anti-Poutine à l’intérieur de la cathédrale du Christ-Sauveur à Moscou le 21 février 2012.

Dans une lettre ouverte publiée par le Guardian, Nadejda Tolokonnikova se plaint de tortures et de sévices qui sont le lot de toutes les prisonnières dans ces camps hérités de l’ancien URSS, camps décrits par Soljenitsyne dans L’Archipel du Goulag. Son témoignage est en effet bouleversant, Une Pussy Riot décrit son quotidien "d’esclave" dans un camp de travail depuis la chute du communisme rien n’a changé dans la Russie de Poutine.

Lundi 23 septembre, j’entame une grève de la faim. C’est une méthode extrême, mais je suis absolument convaincue que c’est la seule issue dont je dispose. L’administration du camp refuse de m’entendre mais je ne vais pas renoncer à mes revendications, je ne vais pas garder le silence. […]. J’exige que les droits de l’homme et la loi soient respectés dans le camp de Mordovie. J’exige que nous soyons traitées comme des êtres humains, et non comme des esclaves.

Cela fait un an que je suis dans la colonie pénitentiaire numéro 14 dans le village de Parts, en Mordovie. […]. J’y ai été accueillie par le directeur adjoint, le lieutenant-colonel Kouprianov : « Sachez que politiquement, je suis un staliniste. » L’autre chef (les camps sont dirigés en tandem), le colonel Koulaguine, m’a convoquée dès le premier jour, dans le but de m’obliger à reconnaître ma culpabilité. […]. J’ai déclaré immédiatement que je ne comptais travailler que les huit heures par jour prévues par le code du travail. Le plus important est que la norme journalière soit remplie. Sans ça, vous faites des heures supplémentaires. « De toute façon, on en a brisé des plus dures que vous ici ! » m’a répondu le colonel Koulaguine.

Toute ma brigade travaille à l’atelier de couture de seize à dix-sept heures par jour. De 7 h 30 à 0 h 30. Il reste quatre heures tout au plus pour le sommeil. Une fois toutes les six semaines, nous avons un jour de congé. Presque tous les dimanches sont travaillés. Les détenues rédigent des demandes de travailler le week-end avec la formule « selon mon souhait personnel ». […]. Ces requêtes sont écrites sur ordre de la direction. Personne n’ose désobéir. […].

Le régime du camp est organisé de telle sorte que ce sont des prisonnières, occupant des postes de contremaîtres ou de chefs de brigade, et recevant leurs ordres de l’administration, qui écrasent, terrorisent, et transforment les autres en esclaves muets. Pour maintenir la discipline et l’obéissance, on a recours au système des punitions informelles : interdiction de rentrer dans le baraquement jusqu’au couvre-feu, en automne comme en hiver (une femme s’est gelé les pieds et les mains au point qu’il a fallu l’amputer d’une jambe et des doigts) ; interdiction de se laver et d’aller aux toilettes ; interdiction de boire et de manger ses propres aliments. […].

Les détenues, surmenées, sales, ne rêvant que de dormir et d’avaler une gorgée de thé, deviennent une matière docile dans les mains de l’administration, qui ne nous perçoit que comme une main-d’œuvre gratuite. Ainsi, en juin 2013, mon salaire s’est élevé à 29 roubles [67 centimes d’euros, ndlr]. Pour gagner ça, une brigade coud 150 uniformes de police par jour. […].

Nous travaillons sur un outillage obsolète. En vertu du code du travail, si le niveau du matériel ne correspond pas aux standards industriels modernes, les normes de production doivent être revues à la baisse. Mais ici elles ne font qu’augmenter. Subitement et par à-coups. « Tu leur montres que tu peux livrer 100 uniformes, ils monteront le minimum à 120 ! » disent les ouvrières éprouvées. Et impossible de ne pas livrer, sinon tout le détachement sera puni. […]

Il y a deux semaines, la norme de production pour toutes les brigades de la colonie a été augmentée, arbitrairement, de 50 unités. Avant, la base était de 100 uniformes par jour, maintenant, c’est 150. […]. Entre-temps, le nombre de personnes dans la brigade baisse (libérations ou transferts), par conséquent celles qui restent doivent travailler de plus en plus. […].

« Si tu n’étais pas Tolokonnikova, ça fait longtemps que tu te serais fait tabasser », disent les prisonnières proches de la direction. De fait, les autres sont battues. Pour mauvais travail. Dans les reins, sur le visage. Ce sont les détenues elles-mêmes qui frappent, mais aucun passage à tabac ne se passe sans le consentement de l’administration. Il y a un an, avant mon arrivée, une Tsigane du 3e détachement (c’est un détachement spécial pour celles qui doivent être battues quotidiennement) s’est fait frapper à mort. Elle est morte à l’infirmerie. Les causes du décès ont été dissimulées. Dans un autre détachement, les nouvelles couturières qui prenaient du retard étaient déshabillées et forcées de travailler nues. Personne n’ose porter plainte car la « balance » se fera renvoyer dans le détachement et rouer de coups sur ordre de l’administration. Le bizutage contrôlé arrange la direction pénitentiaire, comme un moyen de forcer les prisonnières à se soumettre totalement au régime de l’arbitraire.

Dans les ateliers, règne une atmosphère menaçante et nerveuse. En manque de sommeil permanent et épuisées par une course interminable pour remplir des normes inhumaines, les détenues sont prêtes à craquer, à hurler et à se battre pour la moindre broutille. Il y a peu de temps, une jeune femme s’est fait planter des ciseaux dans le crâne parce qu’elle n’a pas rendu un pantalon à l’heure. Une autre a récemment essayé de s’éventrer avec une scie à main. Elle en a été empêchée. […].

Les conditions d’hygiène au sein du camp sont telles que le prisonnier se sent comme un animal sale et sans droits. Bien qu’il y ait des « salles d’hygiène » dans chaque dortoir, des « sanitaires collectifs » sont utilisés dans un but punitif, c’est-à-dire une pièce avec une capacité de cinq personnes dans laquelle tout le camp (800 personnes) doit venir se laver. […]. Nous avons le droit de nous laver les cheveux une fois par semaine. Mais même ce jour de bain est annulé régulièrement : la pompe est cassée, la canalisation bouchée. […].

Toujours dans un but éducatif, les prisonnières ne sont nourries qu’au pain rassis, au lait généreusement dilué avec de l’eau, au millet exclusivement rance et aux pommes de terre toujours moisies. […].

On peut parler indéfiniment des violations à l’IK-14. Mais mon principal reproche à la direction […] est qu’elle force les gens à se taire. Sans dédaigner les méthodes les plus basses et les plus viles […]. La direction sent son impunité et oppresse sans hésiter les prisonniers. […]. Les plaintes ne quittent tout simplement pas le camp. La seule chance, c’est de les faire passer par la famille ou l’avocat. […].

En mai, mon avocat Dmitry Dinze a adressé au parquet une plainte contre les conditions de détention à l’IK-14. Kouprianov a immédiatement instauré un régime insupportable dans le camp. Des perquisitions à répétition, des avertissements à toutes mes connaissances, la confiscation des vêtements chauds et menace de faire de même avec les chaussures. […]. La chef de brigade, bras droit de Kouprianov, incitait ouvertement les détenues à taillader la production dont j’étais responsable, pour créer une raison de m’envoyer au mitard pour détérioration de la « propriété d’Etat ». […].

Tout est supportable. Tout ce qui ne concerne que toi. Mais au camp, c’est tout ton détachement qui souffre avec toi. […]. Une de mes amies a été privée de libération conditionnelle, qu’elle attendait depuis sept ans, en dépassant avec zèle la norme de travail : elle a été sanctionnée pour avoir bu le thé avec moi. […]. Une autre de mes copines, une femme très cultivée, a été placée dans le détachement punitif pour avoir lu et commenté avec moi le document du ministère de la Justice intitulé « Règlement intérieur des institutions correctionnelles ». Toutes celles qui étaient en contact avec moi ont reçu des blâmes. […]. Kouprianov ricanait : « Tu ne dois plus avoir d’amis du tout ! » Tout ce qui se passait était causé par les plaintes de mon avocat, m’a-t-il expliqué. […].

Il y a trois semaines, j’ai demandé à Kouprianov de garantir huit heures de sommeil à toutes les prisonnières de ma brigade, raccourcir la journée de travail de 16 heures à 12 heures. « D’accord, à partir de lundi, la brigade ne travaillera plus que huit heures. » C’était un piège, je le savais, parce qu’il est physiquement impossible de remplir notre norme excessive en si peu de temps. Par conséquent, la brigade sera punie pour son retard. « Et si on apprend que c’est arrivé à cause de toi, a continué le lieutenant-colonel, tu peux être sûre de ne plus jamais souffrir, car on ne souffre pas dans l’au-delà. […]. »

Dans les semaines qui ont suivi, une ambiance infernale a été créée dans le détachement et les ateliers. Les prisonnières aux ordres de la direction exhortaient les autres à me faire la peau : « Vous êtes privées de nourriture et de thé, de pause toilettes et cigarettes pour une semaine. Et vous serez toujours punies, si vous ne changez pas d’attitude à l’égard des nouvelles, et surtout de Tolokonnikova, si vous ne vous comportez pas comme les anciennes se comportaient avec vous. Vous avez reçu des coups ? On vous déchirait la bouche ? Eh bien faites pareil. Il ne vous arrivera rien. » […].

Les prisonnières de Mordovie ont peur de leur propre ombre. Elles sont complètement terrorisées. Hier encore elles me demandaient d’intervenir pour réduire la journée de travail. Mais quand la direction a commencé à s’acharner contre moi, elles n’osaient même plus m’adresser la parole.

J’ai demandé à l’administration d’arrêter de monter les prisonnières contre moi, et de réduire la journée de travail. En réponse, la pression s’est intensifiée. C’est pourquoi, je déclare une grève de la faim et refuse de participer au labeur esclavagiste du camp tant que la direction ne respectera pas la loi et ne considérera pas les prisonnières comme des êtres humains, et non du bétail expulsé du champ légal pour les besoins de la production textile.

Traduit du russe par Veronika Dorman. Original publié sur http://pussy-riot.info/blog/2013/9/23/golodovka-nadi.

Nous appelons donc chacune et chacun à faire pression sur tous les représentants de l’Etat français (députés, ministres, président de la République), mais aussi au niveau européen, pour que notre appel soit repris et relancé afin d’interpeller le pouvoir russe sur le sort de Nadejda Tolokonnikova et à travers elle de dizaines de milliers d’hommes et de femmes - dont de nombreux opposants politiques - internés dans ces colonies pénitentiaires. La France et l’Europe ont le pouvoir d’intervenir et de pousser la Russie à rompre avec cette tradition ancienne du Goulag, c’est à nous citoyens de faire pression à la base sur nos représentants.

Nous invitons toutes les revues en ligne et tous les blogueurs qui se sentent concernés à reprendre cet appel.

http://tempsreel.nouvelobs.com/monde/20120817.OBS9835/pussy-riot-a-quoi-ressemble-un-camp-de-prisonnieres-russes.html

P.-S.

texte original : http://pussy-riot.info/blog/2013/9/23/golodovka-nadi

Надежда Толоконникова объявляет голодовку

Сегодня утром Надежда Толоконникова сдала в спецчасть мордовской колонии ИК-14 в поселке Парца два документа — обращение в Следственный Комитет об угрозе убийством со стороны заместителя начальника колонии подполковника Куприянова и заявление о начале голодовки и отказе от работы в швейном цехе колонии в связи с массовым нарушением прав осужденных женщин на производстве. Надежде противопоказано проводить 8 часов в день за швейной машинкой по медицинским показаниям — даже врачи тюремного управления запретили ей из-за проблем с позвоночником заниматься подобным трудом так долго. До последнего момента Надежда пыталась не вступать в противостояние с руководством колонии, но после того, как заместитель начальника лагеря стал угрожать ей убийством, она приняла решение объявить голодовку до выполнения ее трбований — перевода в другой лагерь и приведения ситуации на производстве в ИК-14 в соответствие с законом.

Ниже — написанный букавально день назад рассказ Надежды о причинах, заставивших ее сейчас начать борьбу за изменение ситуации в лагере.

В понедельник, 23 сентября, я объявляю голодовку. Это крайний метод, но я абсолютно уверена в том, что это единственно возможный выход для меня из сложившейся ситуации.

Администрация колонии отказывается меня слышать. Но от своих требований я отказываться не буду, я не буду молчаливо сидеть, безропотно взирая на то, как от рабских условий жизни в колонии падают с ног люди. Я требую соблюдения прав человека в колонии, требую соблюдения закона в мордовском лагере. Я требую относиться к нам как к людям, а не как к рабам.

Уже год прошел, как я приехала в ИК-14 в мордовском поселке Парца. Как говорят зэчки, « кто не сидел в Мордовии, тот не сидел вообще ». О мордовских зонах мне начали рассказывать еще в СИЗО-6 в Москве. Самый жесткий режим, самый длинный рабочий день, самое вопиющее бесправие. На этап в Мордовию провожают как на казнь. До последнего надеются : « Может, все-таки ты не в Мордовию ? Может, пронесет ? » Меня не пронесло, и осенью 2012 года я приехала в лагерный край на берегу реки Парца.

Мордовия встретила меня словами замначальника колонии подполковника Куприянова, который фактически и командует нашей ИК-14 : « И знайте : по политическим взглядам я — сталинист ». Другой начальник (а колонией правят в тандеме) полковник Кулагин в первый же день вызвал меня на беседу, целью которой было вынудить меня признать вину. « У вас в жизни произошло горе. Ведь так ? Вам дали два года колонии. А когда в жизни человека происходит горе, он обычно меняет свои взгляды. Вам нужно признать вину, чтобы уйти пораньше по УДО. А если не признаете — УДО не будет ». Я сразу же заявила начальнику, что работать я собираюсь только положенные по Трудовому кодексу восемь часов в день. « Кодекс кодексом, но главное — выполнение норм выработки. Если вы не выполняете — остаетесь на продленный рабочий день. И вообще мы здесь еще и не таких ломали ! » — ответил полковник Кулагин.

Вся моя бригада в швейном цехе работает по 16-17 часов в день. С 7.30 до 0.30. Сон — в лучшем случае часа четыре в день. Выходной случается раз в полтора месяца. Почти все воскресенья — рабочие. Осужденные пишут заявления на выход на работу в выходной с формулировкой « по собственному желанию ». На деле, конечно, никакого желания нет. Но эти заявления пишутся в приказном порядке по требованию начальства и зэчек, транслирующих волю начальства.

Ослушаться (не написать заявление на выход на промзону в воскресенье, то есть не выйти на работу до часа ночи) никто не смеет. Женщина 50-ти лет попросилась выйти в жилзону не в 0.30, а в 20.00, чтобы лечь спать в 22.00 и хотя бы раз в неделю поспать восемь часов. Она плохо себя чувствовала, у нее высокое давление. В ответ было созвано отрядное собрание, где женщину отчитали, заплевали и унизили, заклеймили тунеядкой. « Тебе что, больше всех спать хочется ? Да на тебе пахать надо, лошадь ! » Когда кто-то из бригады не выходит на работу по освобождению врача, его тоже давят. « Я с температурой 40 шила, ничего страшного. А ты вот подумала, кто будет шить за тебя ?! »

Мой жилой отряд в лагере меня встретил словами одной осужденной, досиживающей свою девятилетку : « Мусора тебя прессовать побоятся. Они хотят сделать это руками зэчек ! » Режим в колонии действительно устроен так, что подавление воли человека, запугивание его, превращение в бессловесного раба осуществляется руками осужденных, занимающих посты мастеров бригад и старшин отрядов, получающих указания от начальников.

Для поддержания дисциплины и послушания широко используется система неформальных наказаний : « сидеть в локалке до отбоя » (запрет на вход в барак — осень, зима ли ; во 2-м отряде, отряде инвалидов и пенсионеров, живет женщина, которая за день сидения в локалке отморозила себе руки и ноги так, что пришлось ампутировать одну ногу и пальцы рук), « закрыть гигиену » (запрет подмыться и сходить в туалет), « закрыть пищевую каптерку и чайхану » (запрет есть собственную еду, пить напитки). И смешно, и страшно, когда взрослая женщина лет сорока говорит : « Так, сегодня мы наказаны ! Вот интересно, а завтра нас тоже накажут ? » Ей нельзя выйти из цеха пописать, нельзя взять конфету из своей сумки. Запрещено.

Мечтающая только о сне и глотке чая, измученная, задерганная, грязная, осужденная становится послушным материалом в руках администрации, рассматривающей нас исключительно в качестве бесплатной рабсилы. Так, в июне 2013 года моя зарплата составила 29 (двадцать девять !) рублей. При этом в день бригада отшивает 150 полицейских костюмов. Куда идут деньги, полученные за них ?

На полную замену оборудования лагерю несколько раз выделяли деньги. Однако начальство лишь перекрашивало швейные машины руками осужденных. Мы шьем на морально и физически устаревшем оборудовании. Согласно Трудовому кодексу, в случае несоответствия уровня оборудования современным промышленным стандартам нормы выработки должны быть снижены по сравнению с типовыми отраслевыми нормами. Но нормы лишь увеличиваются. Скачкообразно и внезапно. « Покажешь им, что можешь дать 100 костюмов, так они повысят базу до 120 ! » — говорят бывалые мотористки. А не давать ты не можешь — иначе будет наказан весь отряд, вся бригада. Наказан, например, многочасовым коллективным стоянием на плацу. Без права посещения туалета. Без права сделать глоток воды.

Две недели назад норма выработки для всех бригад колонии была произвольно повышена на 50 единиц. И если до этого база составляла 100 костюмов в день, то сейчас она равна 150 полицейским костюмам. По Трудовому кодексу об изменении нормы выработки работники должны быть извещены не позднее чем за два месяца. В ИК-14 мы просто просыпаемся в один прекрасный день с новой нормой, потому что так вздумалось начальству нашей « потогонки » (так называют колонию осужденные). Количество людей в бригаде уменьшается (освобождаются или уезжают), а норма растет — соответственно, оставшимся работать приходится все больше и больше. Механики говорят, что нужных для ремонта оборудования деталей нет и не будет : « Нет деталей ! Когда будут ? Ты что, не в России живешь, чтобы такие вопросы задавать ? » За первые месяцы на промзоне я практически освоила профессию механика. Вынужденно и самостоятельно. Бросалась на машину с отверткой в руках в отчаянной надежде ее починить. Руки пробиты иглами и поцарапаны, кровь размазывается по столу, но ты все равно пытаешься шить. Потому что ты — часть конвейерного производства, и тебе необходимо наравне с опытными швеями выполнять свою операцию. А чертова машина ломается и ломается. Потому что ты — новенький, и в лагерных условиях нехватки качественного оборудования тебе, естественно, достается самый никчемный из моторов на ленте. И вот мотор опять сломался — и ты снова бежишь искать механика (которого невозможно найти). А на тебя кричат, тебя понукают за то, что ты срываешь план. Курса обучения швейному мастерству в колонии не предусмотрено. Новеньких сразу же сажают за машинку и дают операцию.

« Если бы ты не была Толоконниковой, тебя бы уже давно ********* » — говорят приближенные начальникам зэчки. Так и есть, других бьют. За неуспеваемость. По почкам, по лицу. Бьют сами осужденные, и ни одно избиение в женском лагере не происходит без одобрения и ведома администрации. Год назад, до моего приезда, до смерти забили цыганку в 3-м отряде (3-й отряд — пресс-отряд, туда помещают тех, кого нужно подвергать ежедневным избиениям). Она умерла в санчасти ИК-14. Факт смерти от избиений администрации удалось скрыть : причиной указали инсульт. В другом отряде неуспевающих новеньких швей раздевали и голыми заставляли шить. С жалобой к администрации никто обратиться не смеет, потому что администрация улыбнется в ответ и отпустит обратно в отряд, где « стукачку » изобьют по приказу той же администрации. Начальству колонии удобна контролируемая дедовщина как способ заставить осужденных тотально подчиняться режиму бесправия.

На промзоне царит угрожающе нервная атмосфера. Вечно невысыпающиеся и измученные бесконечной погоней за выполнением нечеловечески огромной нормы выработки зэчки готовы сорваться, орать в голос, драться из-за ничтожнейшего повода. Совсем недавно юной девушке пробили ножницами голову из-за того, что она вовремя не отдала брюки. Другая на днях пыталась себе проткнуть ножовкой живот. Ее остановили.

Заставшие в ИК-14 2010-й, год пожаров и дыма, рассказывали о том, что в то время как пожар подбирался к стенам колонии, осужденные продолжали выходить на промзону и давать норму. Человека было плохо видно в двух метрах из-за дыма, но, повязав на лица мокрые платки, они шили. В столовую на обед из-за чрезвычайного положения не выводили. Несколько женщин рассказывали, как они, чудовищно голодные, вели в то время дневники, где старались фиксировать ужас происходящего. Когда пожары закончились, отдел безопасности колонии эти дневники старательно отшмонал, чтобы ничего не просочилось на свободу.

Санитарно-бытовые условия колонии устроены так, чтобы зэк чувствовал себя бесправным грязным животным. И хотя в отрядах есть комнаты гигиены, в воспитательно-карательных целях в колонии создана единая « общая гигиена », то есть комната вместимостью в пять человек, куда со всей колонии (800 человек) должны приходить, чтобы подмыться. Подмываться в комнатах гигиены, устроенных в наших бараках, мы не должны, это было бы слишком удобно. В « общей гигиене » — неизменная давка, и девки с тазиками пытаются поскорее подмыть « свою кормилицу » (как говорят в Мордовии), взгромоздившись друг другу на головы. Правом помыть голову мы пользуемся один раз в неделю. Однако и этот банный день время от времени отменяется. Причина — поломка насоса или затор в канализации. Иногда по две или три недели отряд не мог помыться.

Когда забивается канализация, из комнат гигиены хлещет моча и летит гроздьями кал. Мы научились самостоятельно прочищать трубы, но хватает ненадолого — она опять засоряется. А троса для прочистки у колонии нет. Стирка — раз в неделю. Прачка выглядит как небольшая комната с тремя кранами, из которых тонкой струей льется холодная вода.

Из воспитательных же видимо целей осужденным всегда дается только черствый хлеб, щедро разбавленное водой молоко, исключительно прогоркшее пшено и только тухлый картофель. Этим летом в колонию оптом завозили мешки склизких черных картофельных клубней. Чем нас и кормили.

О бытовых и промышленных нарушениях в ИК-14 можно говорить бесконечно. Но главная, основная моя претензия к колонии лежит в другой плоскости. Она в том, что администрация колонии самым жестким образом препятствует тому, чтобы хоть какие-либо жалобы и заявления, касающиеся ИК-14, выходили за ее стены. Основная моя претензия к начальству — то, что они заставляют людей молчать. Не гнушаясь самыми низкими и подлыми методами. Из этой проблемы вытекают все остальные — завышенная база, 16-тичасовой рабочий день и т.п. Начальство чувствует себя безнаказанным и смело угнетает заключенных все больше и больше. Я не могла понять причин, по которым все молчат, пока сама не столкнулась с той горой препятствий, которая валится на решившего действовать зэка. Жалобы из колонии просто не уходят. Единственный шанс — обратиться с жалобой через родственников или адвоката. Администрация же, мелочно-мстительная, использует все механизмы давления на осужденного, чтобы тот понял : лучше от его жалоб никому не будет, а будет только хуже. Используется метод коллективного наказания — ты нажаловался, что нет горячей воды — ее выключают вовсе.

В мае 2013 мой адвокат Дмитрий Динзе обратился в прокуратуру с жалобой на условия в ИК-14. Замначальника лагеря подполковник Куприянов мигом установил в колонии невыносимые условия. Обыск за обыском, вал рапортов на всех моих знакомых, изъятие теплой одежды и угроза изъятия теплой обуви. На производстве мстят сложными в пошиве операциями, повышением нормы выработки и искусственно создаваемым браком. Старшина смежного с моими отрядом, правая рука подполковника Куприянова, открыто подговаривала осужденных порезать продукцию, за которую я отвечала на промзоне, чтобы за порчу « государственного имущества » был повод отправить меня в ШИЗО. Она же приказывала осужденным своего отряда спровоцировать драку со мной.

Все можно перетерпеть. Все, что касается только тебя. Но коллективный колонийский метод воспитания означает другое. Вместе с тобой терпит твой отряд, вся колония. И, что самое подлое, те люди, которые успели стать тебе дороги. Одну мою подругу лишили УДО, к которому она шла семь лет, старательно перевыполняя на промке норму. Ей дали взыскание за то, что она пила со мной чай. В тот же день подполковник Куприянов перевел ее в другой отряд. Другую мою хорошую знакомую, женщину очень интеллигентную, перекинули в пресс-отряд для ежедневных избиений за то, что она читала и обсуждала со мной документ Минюста под названием « Правила внутреннего распорядка исправительных учреждений ». На всех тех, кто имел общение со мной, были составлены рапорта. Мне было больно оттого, что страдают близкие мне люди. Подполковник Куприянов, усмехаясь, сказал мне тогда : « Наверняка у тебя уже совсем нет друзей ! » И пояснил, что все происходящее — из-за жалоб адвоката Динзе.

Сейчас я понимаю, что мне стоило объявить голодовку еще в мае, еще в той ситуации, но видя чудовищный пресс, который включили в отношении других осужденных, я приостановила процесс жалоб на колонию.

Три недели назад, 30 августа, я обратилась к подполковнику Куприянову с просьбой обеспечить всем осужденным в бригаде, в которой я работаю, восьмичасовой сон. Речь шла о том, чтобы сократить рабочий день с 16 часов до 12 часов. « Хорошо, с понедельника бригада будет работать даже восемь часов », — ответил он. Я знаю — это очередная ловушка, потому что за восемь часов нашу завышенную норму отшить физически невозможно. Следовательно, бригада будет не успевать и будет наказана. « И если они узнают, что это произошло из-за тебя, — продолжил подполковник, — то плохо тебе уже точно никогда не будет, потому что на том свете плохо не бывает ». Подполковник сделал паузу. « И еще — ты никогда не проси за всех. Проси только за себя. Я много лет работаю в лагерях, и всегда тот, кто приходил ко мне просить за других, отправлялся из моего кабинета прямо в ШИЗО. А ты первая, с кем этого сейчас не случится ».

В следующие несколько недель в отряде и на промке была создана невыносимая обстановка. Близкие начальству осужденные стали подстрекать отряд на расправу : « Вы наказаны на потребление чая и пищи, на перерывы на туалет и курение на неделю. И вы теперь всегда будете наказаны, если не начнете вести себя по-другому с новенькими и особенно с Толоконниковой — так, как вели себя старосиды с вами в свое время. Вас били ? Били. Рвали вам рты ? Рвали. Дайте и им *****. Вам ничего за это не будет ».

Меня раз за разом провоцировали на конфликт и драку, но какой смысл конфликтовать с теми, кто не имеет своей воли и действует по велению администрации ?

Мордовские осужденные боятся собственной тени. Они совсем запуганы. И если еще вчера все они были к тебе расположены и упрашивали — « сделай хоть что-то с 16-тичасовой промкой ! », то после того как на меня обрушивается пресс начальства, все они боятся даже разговаривать со мной.

Я обращалась к администрации с предложением уладить конфликт, избавив меня от искусственно созданного начальниками давления подконтрольных им зэчек, а колонию — от рабского труда, сократив рабочий день и приведя в соответствие с законом норму, которую должны отшивать женщины. Но в ответ давление лишь усилилось. Поэтому с 23 сентября я объявляю голодовку и отказываюсь участвовать в рабском труде в лагере, пока начальство колонии не начнет исполнять законы и относиться к осужденным женщинам не как к выброшенному из правового поля скоту для нужд швейного производства, а как к людям.

Надежда Толоконникова

3 Messages

© la revue des ressources : Sauf mention particulière | SPIP | Contact | Plan du site | Suivre la vie du site RSS 2.0 | La Revue des Ressources sur facebook & twitter